Родилась я в Бишкеке (Кыргызстан), поздно вечером 10 декабря 1976 года. Мама говорит, что в тот день шел снег. Может быть, поэтому я всегда любила снег и зиму.

Детство моё прошло в красивейших местах Средней Азии. До двух лет я жила в Самарканде, где совсем крошкой была крещена в Православной Церкви. А потом, вплоть до окончания средней школы, жила на берегу Иссык-Куля, который кругом обступали высокие горы, вершины которых даже летом были покрыты снегом. Мама любила поэзию, а отец был скульптором. Дома все много читали, было много книг со стихами и альбомов по искусству.

Среди книг были и библейские сказания. Когда я научилась читать книги самостоятельно, родители дали мне их почитать. Меня завораживал язык, но я почти ничего не понимала. Задавала вопросы, вроде: «что значит «были наги?». Постепенно у меня сформировались минимальные теоретические знания о сотворении мира Богом, о Троице, о воплощении Сына Божия, Его распятии и воскресении.
Над моим диванчиком висело гипсовое Распятие в окружении икон Рублёва. Здесь были Иоанн Предтеча, Архангел Михаил, Апостол Павел, святители Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Одноклассники, оказавшись в нашей квартире, шарахались: «Вы что, верующие?» Нет, мы не были верующими (практикующими). Никогда я не связывала иконы Рублёва с верой. Только с искусством. И даже когда в конце 1980-х разрешили показ фильма Тарковского, я не поняла, что всё это значит для меня или для моей семьи.

Не могу сказать, что с детства думала о монашеском призвании. Детские годы пришлись на время Советского Союза. Тогда я – порой с тоской и сожалением — думала, что монастыри и монахи – это история. В периоды, когда события сталкивали меня с искренне верующими людьми, я на короткое время зажигалась и мечтала, что, повзрослев, обязательно буду «очень верующей» – даже, если будет трудно. Потом приходили длинные периоды обычной жизни, и я писала сочинения о профессиях тренера по художественной гимнастике, врача, биолога, археолога, скульптора… – короче, о том, чем по очереди увлекалась. После школы, из конкретных возможностей — поступить на художественно-графический факультет нашего университета, биолого-почвенный ТГУ и факультета вычислительных систем в ТИАСУРе (ныне ТУСУР) — я выбрала последнюю, плохо понимая, чем же в будущем буду заниматься. Эта неясность не оставляла меня в течение первого курса. Сдав на «четверку» экзамен по начертательной геометрии и расценив это как катастрофическую неудачу, я перевелась на кафедру микроэлектроники факультета электронной техники. Попала в замечательный коллектив и на какое-то время обрела уверенность, что нашла свое призвание.

Учась на втором курсе, я пережила разрыв с подругой, обращение, влюбленность – у меня появились длинные «хвосты» в учебе, так что я испугалась отчисления. Брат помог мне взяться за ум. Я досрочно закрыла сессию и почти весь июнь могла часто приходить в католический храм – чтобы не потерять свою – на тот момент протестантскую – веру. О том времени в памяти остались два очень ярких воспоминания – о сестрах Евхаристках и о Евхаристической процессии на Торжество Тела и Крови Христовых. Об этом расскажу подробнее.

Что касается сестёр, то Евхаристки сразу завладели моим вниманием – думаю, что тогда — из-за одеяния. Я до сих пор не могу понять, почему они, а не Сёстры Матери Терезы. На именины отца Антона, 13 июня, всех после Мессы пригласили в гимназию на приходской праздник – даже меня, «чужую»! Пригласила сама с. Валентина! Я пошла с трепетом, не успев придумать слова для отказа. В виньетке из многочисленных поздравлений и бутербродов с того вечера во мне запечатлелось свидетельство с. Валентины о её призвании. Это было так романтично! – Скрываться и быть в опасности… Страдать за веру… Я очень захотела, чтобы меня тоже преследовали, а я бы осталась верной до конца. Так, вечером 13 июня 1995 года я отчаянно влюбилась в отважных сестер Евхаристок… При этом я была уверена, что Католическая Церковь – это только спасательный круг, временно необходимый мне, чтобы не погибнуть в поисках «моей» протестантской общины.

Евхаристическую процессию я увидела через два дня после этого – кажется, я не была в тот день на Мессе, а гуляла с другом. Когда мы проходили у Каменного моста через Ушайку, то увидела – я ведь не знала что происходит – что-то очень красивое и торжественное… Позже я поняла что это была процессия – мне объяснила знакомая атеистка-эрудит. А от того вечера осталось впечатление, что я увидела в замочную скважину кусочек Неба. Оно не прошло до сих пор.

В первый день каникул, вернувшись в Бишкек, я встретилась со знакомыми протестантами. Провела с ними потрясающий вечер – молитва, прогулка под слепым дождем и радугой, встреча с корейской протестантской общиной… И тут же под радугой поняла, что скучаю по католикам, храму и Литургии. Видно, я много и восторженно рассказывала всем о церкви. Отдыхая с родителями, я рано утром уходила в горы – я не понимала, что происходит, но мне нужны были эти безмолвные часы. Наконец, мама сказала, что я веду себя странно, что убегаю в горы молиться и что уйду в монастырь. Я искренне попыталась ее в этом разубедить. Папа предложил мне бросить учебу и остаться дома. Но в конце августа я опять уехала в Томск.

Осенью я продолжила ходить на занятия катехумената, которые начала посещать в мае. Однажды в воскресенье, когда переводили часы, я перепутала время и приехала на вечернюю Мессу на час раньше. Храм еще был закрыт, и кроме меня там была только еще одна девушка – тоже из новеньких. Мы почему-то заговорили о монастыре. Я спросила: а что нужно знать и уметь, чтобы поступить в монастырь? Я думала, что монастырь – это неприступная крепость, войти туда могут только очень святые и совершенно особенные люди. Она думала по-другому – более реально – нужно просто придти, там всему научат.

Но я от самой себя прятала мысли о монастыре… Разве ж я достойна? И так же тайно от себя я искала повода преодолеть этот страх. Через несколько дней, молясь в своей комнате вечером, я дала Богу обещание, что если Он поможет моему брату, то я подойду к сестре Валентине и скажу, что хочу в монастырь. С братом все оказалось в порядке. Придется спрашивать! – я раздиралась между радостью и страхом. В ближайшее воскресенье, а может, и раньше, я, собрав все мужество, подошла к с. Валентине… Она ответила, что пока мне нужно готовиться к Таинствам, но посоветовала мне молиться. Я стала чаще одевать длинные юбки, отрезала свои длинные волосы, перестала подкрашивать лицо и начала молиться, как умела.

Холодная зима тянулась медленно, мне казалось, что Пасха и Причастие никогда не станут доступны. Я продолжала молиться, но уже не верила, что монастырь может стать реальностью для меня. В университете мне предложили перейти на индивидуальный план обучения и заняться научно-исследовательской работой. У меня появились новые друзья на несколько лет старше – не верующие, но очень добрые. С ними было интересно. После года «неофитской лихорадки», я попыталась перейти к более поверхностному переживанию своего христианства.

И вдруг с. Валентина, подойдя ко мне, без всякого предисловия спросила: «Ты еще молишься?» Я сначала ответила «Да», и лишь потом поняла, что она спрашивала о моем желании пойти в монастырь. Мне стало стыдно – я ведь постепенно оставила эту молитву. Но вопрос мне помог. Я хотела быть «как монахиня» и даже «вместе с ними в монастыре», но я ничего не знала о монашестве. Назвать монашество «моим призванием» я смогла лишь постепенно – уже живя в монастыре и проходя ступени формации. Думаю, что осознание росло, продолжает расти и будет развиваться, пока я жива. Мое монашеское призвание – бесценное сокровище, спрятанное в хрупком глиняном сосуде – я не хочу его потерять, и мне следует приложить для этого все усилия.

По своему опыту и опыту других, могу сказать, что когда человек не просто думает, а уже делает первый шаг на пути духовного призвания – например, с кем-то разделит свои переживания – приходят искушения тройного характера. Если коротко: брак, родственники и карьера. Тебе делают предложение, признаются в любви, без тебя просто жизни нет (но ведь не ты – источник жизни, это просто метафора). И ты тоже можешь влюбиться и поверить, что только ты – тот человек, который способен осчастливить другого. Кто-то из близких родственников может заболеть или даже умереть (у меня умер отец, мама очень тяжело переживала и заболела, потом потеряла работу) – препятствия могут казаться непреодолимыми! Появляется хорошая работа, ты ее любишь, вырисовывается перспектива – очень конкретная – протяни руку и достанешь! Всё и все вокруг говорят, что любой другой – но не ты! И ведь это твои близкие и любимые люди! И ты уверен, что твой уход причинит им боль… Знаю, это трудно и даже – по-человечески — невозможно. Но всё возможно Богу! И Он благословляет твои робкие шаги – не так, как ты думал, но настолько лучше, насколько «небо выше земли»…
Бог помогает на той дороге, которую ты выбираешь.

Вскоре после моего ухода в монастырь, еще до принятия в постулат, отец умер от сердечного приступа. Это казалось препятствием, каким-то знаком. Мама, брат, другие родственники иногда добавляли мне сомнений. Но обычно я могла их преодолеть. И, наоборот, когда сомнения приходили изнутри меня или извне – семья поддерживала мой выбор. В конце концов, я знала, что есть в мире человек – моя мама — который принимает меня до конца – что бы со мной не произошло, и как бы я не решила. Наверное, есть предел материнской любви – и Библия об этом пишет – но это осознание в свое время мне очень помогло.

В 2009 году я принесла постоянные обеты. Я долго готовилась к этому – благодарение Богу! Переживая разные трудности, часто осознавая свою неверность, я всё же имела дерзновение помнить: «Знамя Его надо мною – любовь!» (Песн 2, 4) А непосредственно перед обетами, когда пришло время подписать памятные образки, я вдруг во время Розария услышала слова – которые могла бы написать я – а написала великая святая — верная даже в мелочах! — Тереза Младенца Иисуса: «Я не всегда храню верность, но никогда не отчаиваюсь и с полным доверием предаю себя в Твои руки».

С надеждой на вашу молитву,
с. Наталья Ивашковская